«Лет пять уже в руки ее не брал!» — говорит Михаил Степанович Жук, доставая из тканевого мешка, который был завязан на манер солдатского «сидора», старенькую гармонь. «Немецкая настройка, на такой трудно играть без привычки. Ну-ка, вспомню…» Простенькие аккорды даются уже с трудом. Инструмент-то «немолод»: эта гармонь — единственный военный трофей ветерана, привезенный из Восточной Пруссии в 1945 году. А ее хозяин на днях отметил свой 90-летний юбилей.
Граница, которой не стало
— Я родился и вырос в деревне Мокраны, недалеко от Слуцка. В семье нашей, как в стихотворении — «Всего мужиков-то — отец мой да я» (а еще мама и четыре сестры).
Совсем недалеко, в трех километрах от нашей деревни, тогда проходила граница с Польшей, «пропавшая» в 1939 году. Тот год, в общем-то, ничем особенным не запомнился, да и в нашей жизни, по большому счету, ничего не изменил. Войска через нашу деревню не проходили, мы после присоединения Западной Беларуси на «польскую сторону» не ходили — просто незачем было. Чаще на нашу сторону люди оттуда шли: кто с родней повидаться, кто в магазины за товарами, которые были дешевле, чем в Польше.
А вот 22 июня 1941-го, конечно же, помню — такое не забывается. О том, что началась война, раньше радио «сообщили» самолеты с крестами на крыльях, тучей летевшие на восток. А через пять дней мы узнали, что немцы заняли Слуцк.
Бой в деревне
— Уже осенью в окрестностях нашей деревни начали действовать первые партизанские отряды. Места у нас удобные для партизанской войны были — сплошные леса кругом. Мы с отцом, как и все местные жители, помогали бойцам «лесной армии» — продуктами, одеждой, привезти-отвезти на подводе что-нибудь. Но в отряд меня отец не пускал: говорил, что в одиночку просто не «потянет» хозяйство. Хотя, как я думаю, он в первую очередь за мою жизнь опасался. Он ведь у меня солдатом был: с немцами в Первую мировую воевал, в плену побывал…
Поначалу немцы нам, простым жителям, не шибко досаждали. Но когда партизаны их «пощипывать» стали, все изменилось. Если узнают, что из семьи кто-то ушел в партизанский отряд, расстреливали всю семью — и старых, и малых. А затем уже стали целые деревни жечь, вместе с людьми.
Полиция… Да, люди туда шли. Кто по собственной воле, а кого силой гнали, запугивали. Вот был у нас один парень в деревне, Митей его звали. Он в полиции служил, даже «крестом» каким-то был награжден. А потом выяснилось, что все это время он был партизанским связным, и за месяц до прихода Красной Армии он ушел в отряд. Немцев и полицаев это просто взбесило, они специальную облаву устроили, чтобы его поймать. Парню не повезло: вскоре он вместе с еще одним партизаном напоролся на засаду. Партизана убили, а Митя выбежал на поле, где лошади паслись, сел на коня и доскакал до нашей деревни. Пытался схорониться в сарае, но его заметили. Сарай был окружен.
Его последний бой прошел прямо на глазах всей деревни. Полицаи хотели взять его живым — кричали, чтобы выходил сдаваться, обещали простить. Парень отстреливался, убил двоих или троих, кто из укрытия неосторожно высунулся. Когда немцы поняли, что взять его не удастся, подожгли сарай. От него огонь на хаты перекинулся. Люди стали просить, чтобы деревню не жгли, а немцы застрелили несколько человек… Митю и остальных убитых похоронили на кладбище возле деревни.
Восточный поход «с музыкой»
— День освобождения… Конечно, все радовались. Но вместе с тем понимали, что до полной победы еще далеко. Я сразу же пошел в армию, в пехотную часть.
Когда прибыл на фронт, операция по освобождению Белоруссии уже завершилась, и на фронте было относительное затишье, которое закончилось наступлением на Восточную Пруссию.
Знаете, о войне трудно рассказывать. Вроде говоришь что-то, и сам же понимаешь: не те слова… Война — это страшно, не дай Бог никому. Давайте я вам лучше о другом расскажу. У меня ведь мечта была: иметь свою гармошку. Гармонист в деревне — это ведь первый парень, а купить гармонь до войны было почти невозможно. Ребята в части знали о моей мечте, и когда в одном из прусских городков случайно наткнулись на здание, в котором был музыкальный магазин, сразу меня кликнули. Так я и разжился «трофеем»…
А через несколько дней наша автоколонна попала под бомбежку. Одна из бомб легла совсем рядом с нашей машиной: вспышка, земля дыбом — дальше я ничего не помню… Очнулся уже в госпитале. Врач спрашивает: «Ну как ты, солдатик? Сыграешь нам что-нибудь?». «На чем?» — говорю. А он показывает: да вон она, твоя гармошка, ее рядом с тобой подобрали… До войны я, прямо скажем, так себе гармонист был, но уже в госпитале неплохо играть научился.
Выстрелы в мирное небо
— После госпиталя меня направили в подсобное хозяйство: следить за тем, как работают пленные немцы и проштрафившиеся наши. За этим почти мирным занятием я и встретил Победу. Все оставшиеся патроны выпустил из автомата в небо…
После войны вернулся в родную деревню. Устроился работать сапожником в артель, которую организовали у нас несколько «западенцев». Помню, что-то они там все мудрили с кожей, сплошное «купи-продай», а каждый вечер пили до чертиков. А потом один мужчина из местного начальства мне по секрету сказал: «В артели ревизия будет, и точно вскроется большая недостача. Так что ты, Михаил Степанович, лучше быстрее бери расчет и уходи оттуда, а то вместе с ними под суд загремишь». Я так и поступил. Тогда и перебрался в Бобруйск — в начале 50-х.
Поначалу работал грузчиком (ох, и нелегкая же работа!), потом устроился столяром на ФанДОК. На пенсию ушел поздно: хотелось поработать подольше — и денег скопить, и просто быть полезным. Даже отказывался, когда мне хотели вторую группу инвалидности оформить. Жить ведь интересно было: работа, дом, семья. Когда здоров и молод — тогда и жизнь в радость. А на гармошке я еще сыграю…
Андрей ЧИЖИК
Фото Андрея ЖУРАВЛЁВА
