26 апреля отмечается 38-я годовщина с момента аварии на ЧАЭС. Семья Светланы Прашко жила на границе с зоной отселения – в деревне Звеняцкое Хойникского района. Женщина вспоминает, что в тот день стояла прекрасная погода, у всех было хорошее настроение, только было непонятно, почему постоянно летают самолеты.
Светлана Прашко родом из д. Звеняцкое Хойникского района Гомельской области. Там женщина вышла замуж за Виктора, жителя д. Борисовщина. Молодожены обосновались на родине Светланы, работали на местной автобазе. Он – водителем, она – диспетчером.
У пары родились трое детей. На момент аварии на ЧАЭС старшему сыну было 10 лет, дочери – четыре, а младшему еще не исполнился год. Супругам же было по 32.
– Стояла хорошая погода, посмотрите, как младший одет..! – Светлана Александровна показывает фото, на котором сзади проставлена дата – 1 мая 1986 года. – У всех было хорошее настроение. Только было непонятно, почему постоянно летают самолеты. Летали, как птицы, стаями. И все блискучие-блискучие!
Говорили потом, что их цинком или чем-то другим обрабатывали, чтобы снизить дозу облучения на экипажи. И постоянно «бух» и «бух». Туч нет, а дождь идет… Летать стали с 26 апреля.
«Первое впечатление – она же далеко!»
О том, что взорвалась атомная электростанция, жители деревни узнали 2 мая.
– Там работали двое местных. Один, возможно, был в отпуске и поехал на работу только 2-го числа, но его завернули и сказали, что станция взорвалась! Конечно, когда он приехал в деревню, рассказал.
По словам Светланы Александровны, в начале страшно никому не было.
– Первое впечатление – она же далеко! До нашей деревни 45-50 километров…
Но несмотря на кажущуюся отдаленность станции, у женщины, по ее словам, сработало внутренне чутье: надо что-то предпринять... И здесь ей помогли еще школьные знания по гражданской обороне.
– Детей сразу отправила в дом! Все закрыла! Стала мыть полы, только высыхают – снова мою.
Старший сын плакал и просился на улицу, говорил, что над ним смеются соседи. Я сказала, что все равно его не пущу. Здесь стены, которые хоть как-то сдерживают радиацию.
Героиня не знает, насколько это помогло, но, по ее воспоминаниям, когда позже деревенских детей начали проверять дозиметром, то показатели отличались в десять раз.
– Вечером 2 мая приехал муж с работы. Я у него спросила, знает ли он о том, что взорвалась станция. А он ответил: «Я видел, как ее тушили», оказывается, он возил туда железобетон. Муж работал на длинномере 12 метров, остальные водители отказались ехать, а он был самый молодой, и поехал… Стал меня успокаивать, говорил, что ничего страшного: «Ну тушат, летают самолеты, вертолеты!» А ведь ездил в свой обычной одежде…
«Врач посоветовал не возвращаться в деревню. Сказал, что муж там больше пяти лет не протянет»
Через неделю после взрыва жителям деревни начали раздавать йод, все стали уезжать.
– Автобусы были переполнены, – вспоминает Светлана Александровна. – Детей вывозили на грузовых машинах. У меня сестра в Бобруйске живет, нас повезли сюда.
Через неделю семья Светланы переехала в Гомель, там жила другая сестра.
– Стали съезжаться в санаторий «Ченки», из Гомеля туда добираться удобнее, – поясняет свой маршрут женщина. – Из «Ченок» детей стали вывозить в другие санатории.
Светлану с детьми распределили в санаторий «Нарочь».
– Нас приняли с такой теплотой, с такой заботой! Там был такой прекрасный главврач, – голос Светланы начинает дрожать. – Врачи смотрели детей каждый день. Дети, конечно, очень болели. У всех был понос, потом начались простуды…
А затем приехал Витя. У него ничего не болело, но он перестал спать, стал вялым, слабым, уровень лейкоцитов упал до критического минимума.
Светлана Александровна обратилась к главврачу, и тот удивился, как мужчина вообще смог доехать с такими показателями, предположил, что у него первоначальная стадия лучевой болезни. Он предложил отправить Виктора в Минск, в центр радиологии, но тот отказался.
– Сказал, что это для всех новое, и лечить это не могут. Поэтому, если ему суждено жить, он будет жить, а если не суждено, то хотя бы умрет возле детей. Витя написал заявление, что отказывается от госпитализации, и остался с нами. Здесь ему делали все, чтобы поднять иммунитет: витамины, питание, процедуры, – говорит женщина. – За 20 дней у него поднялся уровень лейкоцитов.
В августе семья должна была уезжать из санатория.
– Врач меня позвал и посоветовал не возвращаться в деревню. Сказал, что муж там больше пяти лет не протянет.
Женщина поясняет, что если бы супруг тогда поехал в РПНЦ, то у них было бы обязательное отселение, а раз он отказался, то искать новый дом должны были самостоятельно.
«Дети не должны гулять на улице, в воде стирать нельзя»
Светлана Александровна решила с детьми пока вернуться домой.
– Для всех нас были организованы автобусы, военные помогали нести детей, несли вещи. В автобусе в свою деревню мы ехали одни, в глаза бросались таблички с надписями «Не сходить». Когда приехали домой, нас всех позвали в школу и сказали, что дети не должны гулять на улице. Потом мы понесли воду на анализ, лаборантка посмотрела на результат и спросила, есть ли у меня дети. А потом сказала, что эту воду не только пить нельзя, но и стирать в ней.
Тогда было принято окончательное решение – уехать. Сначала семье Прашко подвернулась возможность переехать в Жодино.
– Помню, мы едем на новое место, а муж говорит: «Ты только не пугайся, будет немного страшновато». Когда мы зашли в тот дом, у меня встали волосы дыбом: грубка была одна, и весь дым шел внутрь. Дом весь черный…
Они стали там жить, но продолжали через родственников искать жилье, спустя два-три месяца переехали в агрогородок Лапичи Осиповичского района. Там семья поселилась в здании бывшей колхозной конторы. Муж Светланы устроился водителем в ДРСУ.
– Зима была очень холодной. Дров не было, Витя из леса притягивал поваленные деревья. Спали на одной кровати в одежде: мы по бокам, дети – между нами. Воды тоже не было, муж возил ее из деревни.
В конце зимы ко мне приехала сестра из Бобруйска и спросила, как я могу здесь жить. Предложила переехать в Бобруйск, купить там дом и начать потихоньку обживаться.
В мае 1987 года семья Прашко снова переехала: супруги купили дом в центре Бобруйска, где живут и сейчас.
– Деньги на дом у нас были, потому что мы копили на мебель, ведь в Хойниках должны были получить квартиру, а также откладывали еще на «Москвич».
Светлана устроилась в детский сад №43 помощником воспитателя.
– Очень помогла мне Нина Самуиловна, учительница 2-й школы (в те годы первый класс средней школы №2 находился в детском саду), если бы не она, не знаю, как бы это все пережила. Ведь долгое время, если выдавалась свободная минута, я шла в какой-нибудь уголок и плакала. Тяжело это, когда все рушится… А она со мной постоянно разговаривала, как-то позвала домой и отдала свою одежду… Очень хочется ее найти… Она с мужем и двумя сыновьями уехала в конце восьмидесятых то ли в Америку, то ли в Израиль.
Виктор Прашко тем временем работал водителем в разных организациях, затем открыл ИП по грузоперевозкам, потом вышел на пенсию.
По словам Светланы, здоровье супруга постепенно нормализовалось, последние 15 лет он только периодически прокалывает витамин В12.
«Все поросло бурьяном…»
...Светлана Прашко приехала в родную деревню в 2017 году. Родителей женщина перевезла в Бобруйск в конце 80-х, поэтому ездить было не к кому.
– На нашем участке остались только сарай и баня, самого дома нет. Возможно, растащили на дрова. А так все поросло бурьяном...
Где жили родители женщины, остались три липы, которые посадил отец в честь трех дочерей: Светланы, Нины, Валентины.
– Каждый год в апреле образуется какая-то пустота... тяжело, боль не проходит. Хоть тут живем не хуже, чем в Хойниках. У нас все нормально, все есть, но...
Елена САДОВСКАЯ. Фото Александра ЧУГУЕВА и предоставленные героиней материала
