Евгения Ракицкого второй сезон видно на театральной сцене чаще, чем других молодых актеров. У него главные роли в новых спектаклях, в том числе в вызвавшем равные бури восторга и негодования «Кате». Евгений играет во многих постановках, составляющих основу репертуара («Песочные часы», «Семейный портрет с посторонним»). В «Серебрянных крыльях» у него аж пять ролей, хоть и не центральных. В премьере к нынешнему фестивалю национальной драматургии имени Дунина-Марцинкевича Евгений сыграл классика Максима Богдановича, которому и посвящен спектакль. Открывать следующий театральный сезон, скорее всего, будут постановкой по Фонвизину «Недоросль», где Евгению доверили центральную фигуру – Правдина.
Аккурат в Международный день театра бобруйская труппа вернулась с международного молодежного театрального форума «М.art.контакт», где Могилевский областной театр драмы и комедии имени Дунина-Марцинкевича показал лирико-драматическую повесть «Утраченный лебедь» и получил за нее специальный приз.
— Евгений, что понравилось, удивило у коллег? Все-таки 16 спектаклей из разных стран.
— Актеров привезли днем, покормили, мы походили по сцене, отыграли спектакль, сели в автобус, съездили на ужин и уехали в Бобруйск. Мы ничего не видели. Я о фестивале ничего не могу сказать. Я могу сказать о кукольном театре, как там здорово после ремонта. Это сцена, конечно, не драматического театра, но им это и не нужно.
— Каково это — быть молодым актером?
— Каждый мэтр тебя поучает, и часто эти мнения диаметрально противоположны.
— У тебя есть возможность воплощать свои мечты, фантазии по поводу театра?
— Мои не мечты даже, а мысли воплотились в «Кате». Я был поставлен в такие условия на сцене, где оказалось очень уместно все то, о чем я думал, о чем кропал на листках бумаги. Так случилось. Но это бывает не часто. Обычно приходится пристраиваться к режиссеру, к его задумкам, к драматургии. В «Кате» все грани были сметены. Это в Бобруйске, наверное, первый спектакль, который не имеет драматической основы. Сценария нет. Вначале мы вообще как будто студенческие этюды делали. Режиссер давал задачу на эмоцию, а мы могли говорить и делать все, что хотим. Перед премьерой очень было страшно — как зритель воспримет.
— Любишь своих героев?
— Их нужно любить. Они ж мои! А вот раскрыть персонаж — задача режиссера. Сам-то ты себя не видишь, не слышишь. Актер — это слепой, у которого есть руки и ноги, а режиссер — безрукий, безногий, но он видит. Иногда бывает, что режиссер тоже слепой. Такие спектакли и таких героев не любишь, да. Нет соития, нет рождения, что-то получилось, а что — не понятно. Из дерева ведь тоже можно Буратино сделать, а можно пенек.
— Легкая у тебя работа?
— Когда приходится не только на сцене роль проживать, когда это случается и в жизни, потому что ты от себя этого требовал, чтобы показать на сцене, когда мысли материализуются, от такого сложно не впасть в панику, в депрессию. Но ты не можешь во время спектакля сказать: «Ай, идите вы все! Я больше не могу и не буду!» До конца нужно идти, до аплодисментов. Все мои недавние роли очень сказались на моей жизни.
— Ты обратил на себя внимание после «Нерона» в 2010-м году, а первая серьезная роль была в «Сценах у фонтана» в 2007-м?
— Да, пять лет назад. Я тогда еще не знал, что такое театр. Наталья Кашпур ставила спектакль. Она поверила в меня.
— А потом ты несколько лет ждал роли?
— Я никогда не ждал роли. Надо — значит надо! Не надо? Значит — не надо. А требовать и добиваться — это не про меня. До «Нерона» был большой период маленьких ролей. Я не обижался. Значит, я слаб. Выбирают других — пожалуйста. Я не был уверен, что справлюсь с ролью Нерона. Так с каждой новой ролью — я боюсь притрагиваться к ней. А вдруг на штамп сяду?! А вдруг не смогу?!
— Родители хотели, чтобы ты кем стал?
— Мама требовала, чтобы я сам у себя выяснил, кто я. В деревенских условиях — я родился в деревне Новоселки Гомельской области — это узнать очень сложно. Вроде рисовал хорошо, в музыкальную школу ходил, потом бросил. Профессия сама меня выбрала. Разочарование? Нет. Скорее, когда узнаешь актерское дело изнутри, теряешь ощущение волшебства, как будто ты раскрыл секреты фокусника. Но не настолько, чтобы разувериться в театре. Это другой мир. Раз — влюбился, два — король, или шут, или раб, кто угодно! Мне было бы трудно без театра.
— Ты бы женился на актрисе?
— Ну… если нужно (смеется. — Прим. Е. К.). Если того требуют обстоятельства и жизнь, и чувства, то, бесспорно, да, я человек честный. Но не хотелось бы. Сложно это, по-моему, двум актерам в одной семье. Неправильно это. Нужна противоположность.
— Чему научился в Могилевском училище культуры на специальности «Организация массовых праздников»?
— По большому счету, я учился и учусь сам. И тогда, в училище, и сейчас, в Академии искусств. Главный институт — театр. В училище научили не бояться сцены. Я со школы был закомплексован, очень боялся выходить на публику, даже к доске. А когда вышел на сцену, я ее полюбил. Было приятно просто сидеть на ней, понравилось ставить декорации к концертам, гвоздики вколачивать. В училище монтировщиков нет. Один рабочий по зданию — дедушка. Мы все сами делали. А распределили меня в городской дом культуры в Костюковичи, у самой границы с Россией. Очень там скучно. Очень! Я из двух лет отработал один год. Потом сказал: увольняйте, уеду, иначе сойду с ума! Вернулся в Могилев. Кое-как устроился монтировщиком во Дворец искусств. Год спустя пошел культорганизатором в лицей. Дурацкая работа — организовывать студенческие праздники. 8 марта, 23 февраля, День студента…
— Именно этому ты и учился…
— Но я это возненавидел! Сцена — да. А все эти праздники обезображивают сцену! Одно и то же, по одним и тем же сценариям. И не искусство это. Даже не знаю, культура ли это…
— В Академию на актерское поступил с первого раза?
— Да, один из наших мэтров, Анатолий Дворянников, помог, занимался со мной по сценической речи, очень много отрывков подготовили. По вокалу — с Оксаной Баевой. Я ей благодарен, она научила меня чувствовать музыку, и я запел! Хотя был уверен, что не пою. Волновался, конечно. Понимал — сейчас или никогда. И что ты думаешь? Из всех абитуриентов я набрал наибольшее количество баллов, обогнал всех с большим отрывом. Плюс красный диплом после училища, и тесты хорошо сдал, и специальность. Тут я и поверил в свои силы! Сейчас на четвертом курсе. Полтора года — и диплом.
— Что для актера хуже всего?
— Невостребованность. Остаться без работы или числиться в штате, но без дела слоняться. Об этом даже думать страшно! Сам ты дома «тренироваться» не можешь — никто тебя не контролирует, не оценивает. С каждым спектаклем приобретаешь. Чем больше пробуешь, тем лучше получается. Кажется, год назад такую ерунду делал, а сегодня чувствуешь в себе силы. Для меня, конечно, театр преобразился, потому что работы хватает.
* * *
От скуки можно запить, завыть, а наш герой заиграл: «Единственное полезное, что случилось со мной в Костюковичах, — я научился играть на музыкальном инструменте. Знакомый работал в музыкальной школе, им из Германии гуманитарку прислали с блокфлейтами. Самоучитель был на немецком языке, которого я не понимаю, зато с подробными картинками. Теперь импровизирую свободно, и по нотам могу сыграть, если нужно».
Евгения КОРКИЯЙНЕН
Фото Александра ЧУГУЕВА
