Встретила нас ветеран-фронтовик Нина Петровна Шлапакова во дворе своего частного дома: «Надо же, пришли! За всю жизнь одного корреспондента видела, и тот пьяница, денег у меня клянчил. На 60-летие Победы было». Мы пришли к ней, чтобы попросить рассказать о войне. Ничего не клянчили, честно. А чаем она сама напоила: «На вот, сахар клади, сколько тебе влезет. И конфеты забирай. Без конфет не отпущу!» Нина Петровна после войны 30 лет проработала на «Красном пищевике»: «Всю грязную работу делала, только чтоб детей вырастить».
На фронт в 17 лет
У нас была богатая семья. Пятеро детей. Потом — голод, раскулачивание, в 30-х отца арестовали. Три сестры с голоду умерли. Я их хоронила возле дома в ямочке. И на войну я попала из-за отца. Вызвали меня в военкомат. Спрашивают: «Согласна родину защищать?» Я говорю: «Нет. Мне 17 лет!» А мне говорят: «Ваш батька враг народа». Что мне оставалось?!
Меня направили в пехотный полк. И мы до 1943 года форсировали Курскую дугу. А потом меня перекинули в 138-й артиллерийский полк 67-й дивизии Первого белорусского фронта. Там я и окончила войну — рядом с городом Кулдыга Латвийской ССР. В лесу. Вот те, с кем мы встретили победу (Нина Петровна берет в руки фото и начинает перечислять по фамилиям командира, старшину, солдат. — Прим. автора). Этот, который на носилках, капитан из другого взвода. Радостную весть передали по радио. Мы выпили по сто грамм и разошлись по землянкам. Невеста капитана задержалась со мной поговорить. В это время снаряд упал прямо в его землянку. Это было 9 мая 1945 года.
А я в Латвии вышла замуж в 1945 году — вот за этого (дотрагивается пальцем до расплывчатого изображения лица на групповой фотографии. — Прим. автора). Вот он около меня рядом. Филипп его звали. Приехала в Беларусь. Его родители были против. Только брат его сказал: «Не ваше дело. Он ее любит. Она его спасала!»
Прожила я с моим Филиппом очень хорошо. Только в сорок лет уже осталась вдовой. Пять дочек у меня. Все высшее образование имеют.
«Освободили и пошли дальше»
После призыва нас направили в Воронеж. Выдали гимнастерки, юбки, ботинки и обмотки. Зимой ватные брюки дали. Это нельзя пересказать, что такое девочка на фронте! Старые солдаты, женатые, понимали нас, а молодые, они молодые и есть — хорошо, что раненых помогали тягать.
Из Воронежа нас сразу перекинули на Кавказ. Оттуда — на фронт. Витебск, Полоцк — мы брали. В Бобруйске не были.
Самое тяжелое время — Курская дуга! И когда мы наступали на немцев в Польше. Я раненых той зимой вытянула много сотен. Собаки помогали — лайки. Они ученые! Мы брали корыто и упряжку лаек шесть штук. Они подходили по команде и даже лапами пособляли, когда мы не могли поднять. Прикинем раненого на корыто, и собаки повезли — прямо в медсанбат. Умные! Зимой их давали нам. Летом мы с солдатами тянули раненых на плащ-палатках.
Войну я прошла пешком. Мы не запоминали названия деревень. Нас это не касалось. Освободили и пошли дальше.
Ранения у меня были, но легкие. Выжила. Я была здоровая. Шахтерка!
Кормили неплохо. Баланду давали из гороха. Ну мы и ели! Я вообще не переборчивая в еде. А где деревню освободим, там нашей походной кухне пару куриц подарят. Машин в пехотном полку не было. Были кони. И пушки маленькие, сорокапятки. В 1941 году были только винтовки со штыками. Потом автоматы дали.
О злости и вере в победу
Я перевязывала полковника. Он был ранен в живот. Наши начали наступать. И в это время немец прямо на меня! Я успела выстрелить. Убила. Пугалась первое время, а потом убивала, не щадила гадов. Я была такая злая на них! В 41-м году наши всех немцев расстреливали. Никогда не оставляли живыми.
Река Висла. 1944 год. Плавать я умела. И немцев топила, как могла. Я не могла на них смотреть! А если вижу, что наш, забираю и передаю солдатам. Мы шли в наступление. И я стала верить, что скоро будет конец. Думала, приду с фронта, нарожаю детей, сколько будет.
Я не представляла, что такое Победа. Мы этого не понимали. Мы гнали этых паразiтаў!
Техника была очень бедная. Но солдаты были очень настроены против немцев. Выдержка была. Кричали «За Сталина!» все как один. Вот почему эти солдаты до сих пор его вспоминают.
О чувствах на войне
В 201-м пехотном полку из девушек были я и еще одна. А как-то нам прикомандировали третью. Наступление, я должна идти, а она в меня вцепилась и говорит: «Нина, я пойду вместо тебя сегодня!» Почем я знала, что она на седьмом месяце! И ее убило. А тот, который наделал ей это дело, в том полку остался, из которого ее командировали.
«Потому и живу»
А мне не судьба, видно, была умереть. И я такая счастливая, что живу в свои 87 лет. Что войну прошла, детей воспитала, мужа любила. Дочки у меня очень хорошие! Все мне помогают, и я, наверно, потому и живу.
О страхе
Землянки рыли, чтоб сохранить жизнь некоторым. Нам лопаты давали, и мы рыли. И я рыла. Когда идешь на передовую, обязательно нужна траншея. По траншее лезешь, чтоб только не убили, а убивали. Убивали, детка.
Под Ригой мы пошли в наступление, и вдруг мне по цепочке передают: «Быстро, санинструктора!» Человек упал. Пощупала — пульса нет. Смотрю документы: шесть детей, иконка, письмо от жены. А у него разрыв сердца. Говорят, испугался наступления. Годов 50 ему было.
Страшно ли было мне? Ой, а я б те сказала, шо и не страшно. Я не боялась смерти. Шла напролом. Может, это меня и спасло. Я никогда не боялась подползти к раненому. Я только волновалась, чтоб его спасти.
Были у нас «вояки». Его чуть царапнет, он кричит во все горло, чтоб быстрей перевязали и в медсанбат спрятали. Были самострелы. Испугался — руку себе прострелил. А мы ж то всегда знаем — раз прострел, значит, ожог с одной стороны. Все — его забирает КГБ.
Война — это страшно. Я и сейчас стараюсь не смотреть про войну. Не могу. Плачу. Такое нельзя забыть.
Военные похороны
Выроем канаву и кладем его, документы забираем. Кто его найдет после войны?! На поле?! Кто?! Да никто! После 43-го года за убитыми приезжала машина, забирала и увозила. Тогда уже не стали зарывать на месте. А так мы зарывали! Скольких мы так схоронили — выстрелы солдаты дадут, поплакали и пошли.
«Сестричка, застрели меня!»
Ранило подполковника. Оторвало обе ноги. Он кричит: «Застрели меня!» Я остановила кровь и на собак его — зимой было. Пистолет у него забрала, говорю: «Я убивать тебя не буду! Я отправлю тебя в санбат, а там можешь кого попросить, чтоб тебя застрелили». После войны он меня нашел! У него жена, пятеро детей!
Об уважении к орденам
— Расскажите про награды. Вон у вас орден Красной Звезды и другие…
— Их почти все перед строем во время войны вручали. А что награды? Ты лучше посмотри, какие у меня внуки! Внуков — пятеро. И один правнук! А награды — только в архив сдать. А дети какие есть… Я видела по телевизору, как фронтовика избил внук, чтобы ордена украсть. Как можно так?! А у меня тут среди соседей никто не знал, что я фронтовичка. Однажды я надела все свои награды и дети их увидели. После этого они у меня цветы не ломают.
* * *
Нина Петровна живет с младшей дочкой в большом, чистом и очень уютном доме. Сама занимается огородом. Пять лет назад начала носить слуховой аппарат, а телевизор до сих пор без очков смотрит. Таблетки пьет только в крайнем случае. Каждый день начинает зарядкой. Занимается йогой! Много читает — и газет, и художественной литературы.
Пенсия Нины Петровны — 750 тысяч рублей. Она могла бы получать военную пенсию, но в свое время на фабрике сотрудница убедила ее взять гражданскую: «А так бы я получала больше миллиона. Ой бы пригодились! Раньше хоть льготы были». Никакой помощи Нина Петровна ни от кого не ждет: «Все у меня есть!»
НАША СПРАВКА
Н. П. Шлапакова родилась 15 мая 1923 года в селе Новобелое Ворошиловоградской области Украинской ССР. Девичья фамилия Кравченко. В 14 лет пошла работать на шахту телефонисткой, а затем коногоном (возила ящики с углем). Войну закончила в звании старшины. Мужа звали Филипп Анифантьевич Шлапаков. Он тоже ветеран войны, капитан.
Евгения КОРКИЯЙНЕН
Фото Федора ПРОКОПОВА
