Нет смысла убеждать кого-то в сладости запретного плода. Излишне говорить о глубоко укоренившемся в подсознании любого человека желании заглянуть за завесу пусть даже эфемерной тайны, зажечь свечу во мраке, взлететь выше облаков и опуститься глубоко ниже уровня моря. Словом, сделать тайное явным. И если отталкиваться от этого, то уже сама формулировка «закрытое учреждение», коим является исправительно-трудовая колония № 2 усиленного режима, вызывает вполне объяснимое желание... Стоп, не поймите превратно: из всех способов оказаться по ту сторону забора, опутанного «колючкой», мы избрали самый «безобидный» — репортерский визит. Тем более, что и повод подкрался незаметно, причем очень весомый: 25 ноября УЖ 15/2 отмечало 35-летие своего основания.
Материал был опубликован в газете от 13 декабря 2000 года, № 98
Хотелось бы оговориться сразу: рассказать о жизни колонии полно и содержательно, имея в своем распоряжении менее страницы газеты, так же сложно (скажем точнее — невозможно), как изложить историю страны в одном абзаце брошюрки для туристов. Получится «все — и ничего». Поэтому данный материал включает в себя три ракурса, показавшиеся нам наиболее интересными. Причем на сей раз вместо традиционного «что вижу — то пишу» мы решили взглянуть на объект интереса глазами тех, для кого подобные пейзажи и натюрморты не являются новинкой. У одних по долгу службы, у других — в силу нежелательных обстоятельств...
Отцы и дети
В череде пред- и послепраздничных мероприятий нами была особо отмечена церемония принятия присяги молодыми сотрудниками учреждения. Интерес, признаемся, был чисто обывательский: уж очень хотелось посмотреть на людей, добровольно ступающих на путь, который и тернистым-то не назовешь (мягковато будет). Работа с людьми, поставившими себя вне законов общественной морали и права... м-да, перспективка. Глядя в глаза парням, произносившим традиционно-торжественные слова о верности Родине, народу и закону, хотелось получить ответ на один-единственный вопрос: почему?.. Проблема выбора интервьюируемого отпала сама собой после того, как мы узнали, что отец принявшего присягу лейтенанта внутренней службы Дмитрия Бобкова находится здесь же, на почетном месте члена совета ветеранов колонии (Леонид Гри-горьевич сам работал до ухода на пенсию в этом учреждении). Волей-неволей пришлось приглашать в собеседники представителей обоих поколений. Ну а когда в самом начале разговора выяснилось, что здесь же учительницей в школе при колонии работала жена Леонида Григорьевича и мать Дмитрия, мы поняли, что не ошиблись...
Дмитрий Бобков:
— Конечно, в детстве не думал не гадал о том, что так судьба сложится. Мечты были несколько другими. А потом посмотрел, как служил в исправительно-трудовой системе отец, прикинул все недостатки и преимущества этой работы — и...
— О преимуществах хотелось бы подробнее.
— Прежде всего я горжусь тем, что ношу военную форму. Слово «офицер» во все времена звучало почетно. Во-вторых, наверное, любому сыну приятно продолжить дело своего отца.
— Скажи, а работают сейчас в ИТК-2 люди, которые были сотрудниками твоего отца?
— Да. И отца они постоянно ставят мне в пример. Это стимулирует: ведь человек всегда должен стремиться к чему-то лучшему, высшему. Хочется, чтобы сослуживцы уважали, прислушивались к советам. Мне сейчас немного тяжеловато: спецобразования у меня нет. Но, думаю, компенсирую за счет накопления практического опыта. В этом отношении советы отца для меня очень полезны.
— Работа с людьми, которые, скажем так, в большей массе не относятся к элите общества, не давит морально?
— Нет. Хотя ответственности, конечно, много. Это ведь люди, а не машины. Тут неосторожное слово, неверный поступок могут все круто изменить. Поэтому пока больше
присматриваюсь.
— Твоя работа не измеряется чем-то материальным. Как ты сам чувствуешь, когда справляешься с ней, а когда нет?
— Если в отряде нормальный, без нервозов и «напрягов» микроклимат, если заключенные здороваются, разговаривают, советуются с тобой, если в конце концов, выйдя отсюда, больше не возвращаются — значит, ты поработал хорошо. Но об этом лучше папа расскажет...
Леонид Григорьевич Бобков:
— Внедряться в эту систему, конечно, тяжело. И сына понимаю, да и свою молодость хорошо помню. Трудно было поначалу. Только после практики в Архангельском крае, в зоне особого режима для приговоренных к высшей мере наказания, я стал смотреть на эту работу спокойнее. Того, что мне довелось увидеть там за три месяца, хватило на всю оставшуюся жизнь. Не то что после этого Бобруйск раем показался, но все же... Тем более, что я служил еще в зоне общего режима (перепрофилирование УЖ 15/2 в колонию усиленного режима произошло 26 ноября прошлого года. — А. Ч). Тогда и сроки были поменьше, да и свободнее им было. На объекты вывозили — ведь наша колония пол-Бобруйска построила.
— Как вели себя осужденные за пределами зоны?
— Самым трудным было пресечь «общение» с населением. Зэкам передавали наркотики, спиртное... Закрыть этот поток казалось почти невозможно. Часто случались побеги — по два-три в год. Как только не бежали: в «силикате» (силикатный завод) ворота таранили машиной, случайно оставленной водителем, с РТИ по канализации ушли... Один умудрился сбежать из зоны через забор, причем побег совершался ночью, а днем ранее ему вырезали аппендицит! Но большинство ловили... Я к тому, что служба уже не та...
— Что вы сказали сыну, когда он сообщил вам о желании пойти работать в колонию?
— Жена отговаривала, а я посмотрел, что парень действительно хочет работать. А раз так — пожалуйста. Советую ему, помогаю, рассказываю такие тонкости, которым даже в спецзаведении не обучают. А вообще — приятно.
СПИД в зоне: мифы и реальность
Сначала о мифах. Если спросите «всесведущую» старушку-соседку, то расскажет она вам примерно следующее: в бобруйской колонии содержится особый отряд больных «чумой XX века», сюда свозятся больные со всей страны, и вот когда они освободятся... Скоро будет ввергнут (далее в ход пускается вся живая палитра обывательской фантазии) наш город в пучину пострашнее той, что накрыла Содом и Гоморру.
Информацию агентства ОБС (одна баба сказала) комментирует начальник УЖ 15/2 Владимир Федорович Маргун:
— Действительно, особый отряд у нас существует. Но это не больные СПИДом, а ВИЧ-инфицированные, это не одно и то же. Больные же содержатся в Минске.
Численность отряда колеблется в пределах 70 человек. Это не единичный прецедент: во всех подобных учреждениях есть такие отряды. Даже в детской ВТК в нашем же городе. Это исключительно те, кто заразился при употреблении наркотиков. Выявляем мы их по результатам обязательных анализов, но некоторые знают об этом уже на воле. Знают, но образ жизни не меняют...
У отряда нет особых условий содержания. То же питание, то же медобслуживание. Единственное — они не заняты на работах, где присутствует риск получения травмы. По сути мы следим только за тем, чтобы традиционные «ритуалы» нанесения татуировок не культивировались среди этих людей. Куда сложнее обстоит дело с их выходом на волю. Мы сообщаем в санстанцию МВД, они информируют местную — и все! По закону ВИЧ-инфицированный имеет право на анонимность этой информации. Мы даже не можем поставить в известность его родственников. Вот и получается — «на свободу с чистой совестью и грязной кровью». А ведь на вопрос «будешь ли колоться после выхода отсюда» большинство из них прямо отвечает: «Конечно, буду». Как может рвануть эта бомба замедленного действия, даже подумать страшно. А ведь рванет обязательно...
Заключение: время искупления и покаяния
«Зона — наш дом, нам здесь жить». Эту фразу из уст осужденных нам приходилось слышать не раз. Она шокирует своей... правдивостью. Если судьба распорядилась так, что в стенах колонии человеку придется провести пять, восемь, десять или больше лет, он просто не может не задуматься о том, как обустроить и чем наполнить эту свою жизнь. Как прожить эти годы так, чтобы осмыслить все прожитое «до» и сделать выводы для «после». Об этом мы говорили с председателем совета колонии, осужденным Валерием Ивановичем Гуриновичем.
— Какие проблемы решаются вашим советом? Что прежде всего волнует осужденных?
— Поверьте, это серьезная организация. Ранее она была скорее карательным органом (в помощь сотрудникам). Теперь это защищающий, ходатайствующий орган. Мы можем и должны способствовать тому, что называется исправлением и становлением личности. Это главная задача.
— А методы ее решения...
— В совете у нас несколько секций. Я возглавляю также культурно-просветительную секцию. Наряду с ней имеются секции правопорядка, быта, духовная, социальная и физкультурная. Мы во многом можем помочь сотрудникам. Не секрет, что при нашей всеобщей бедности заключенным, как отвергнутым обществом, перепадает совсем немногое. Логика проста: «зачем им помогать, если они вернутся и вновь возьмутся за свое?» Так вот — именно в этом корень зла. Люди, находящиеся здесь, чувствуют подобное отношение. И озлобление провоцирует как раз такая позиция общества. Ведь срок заключения — это время переоценки ценностей, время искупления и покаяния. Поэтому воспитательная, просветительная, культурная работа в подобных учреждениях должна вестись на самом высоком уровне.
— Выражу мнение обывателей: а существует ли потребность в подобных вещах у большинства заключенных?
— В нашей колонии около двух с половиной тысяч заключенных. Из них, скажем так, «стопроцентных» преступников — человек двести, не больше. Уж поверьте мне. А с остальными можно и нужно работать серьезно и плодотворно. Вкладывать средства, помогать... чем угодно, многого у нас не хватает. Книги, оборудование для клуба, концерты, лекции — любой помощи будем рады. У людей здесь очень много свободного времени, и от того, чем оно будет заполнено, во многом зависит, какими они выйдут на волю. А потребность в культуре — вот пример: на первый концерт, устроенный нашим советом, мы по договоренности с администрацией сделали свободное посещение. У нас был переаншпаг! Здесь те же проблемы, что и на воле, только помноженные десятикратно. Жизнь здесь — в любом случае лишь отражение жизни всего общества. И все сложности нужно решать попутно и там, и здесь. Тогда колония имеет шанс превратиться в учреждение, соответствующее первому слову расшифровки аббревиатуры ИТК — исправительная.
Андрей ЧИЖИК
