«Я помню себя с двух лет, — говорит накануне столетнего юбилея Казимира Яковлевна Селиванова. — Мама не верила, но я до сих пор помню, как через нашу Деменку шли солдаты, угощали меня колотым сахаром. Это было в 1914 году».
В ее памяти не только быт дореволюционной деревни и жизнь довоенного Бобруйска, но и то, что правнучке опять подняли плату за учебу: «Шесть миллионов за полгода!» Не раз собиралась сесть за мемуары, но «я плачу, когда начинаю вспоминать». Однако наша беседа в кухне в компании ее дочери Валентины не раз озарялась улыбкой. В воспоминаниях почти столетней бобруйчанки — россыпь блесточек: «Бялая процессия» от костела, жемчуга в подарок «из города», предложение своей руки и сердца будущему мужу «в шутку».
Казимира Яковлевна родилась 14 марта 1912 года. Здоровье, конечно, не позволяет порхать: на улице ей уже давно приходится передвигаться при помощи «коня», как она называет ходунки. Зато читает без очков после операции по удалению катаракты, которую ей сделали в бобруйской больнице. На врачей возлагает надежду она и в плане слуха, однако ЛОР все не дойдет до квартиры по улице Рокоссовского.
Из старинной семьи
Семья арендаторов Войниловичей приехала в застенок Деменка в начале прошлого века из Игуменского уезда. Деревня располагалась в 25 км от Бобруйска. Дружная, взрослая семья: пять братьев с семьями, под началом матери Михалины (бабушка Казимиры Яковлевны) взяли в аренду участок земли у помещика, который оказался тоже Войниловичем.
Родители Якуб Якубович Войнилович и Виктория Каэтановна были из обедневшей шляхты. Отцу было 35, когда он женился, а маме в ту пору исполнилось 19 лет.
«Детей в семье было десять: пять взрослых братьев, я, моя старшая сестра Анна, которая погибла в 16 лет, еще два братика и сестричка умерли во младенчестве. Братьев моих звали Бронислав, Петр, Гвидон, Владимир и Иван. Гвидона в 20 лет репрессировали, он без вести пропал. В 1937 его забрали из Советской армии, сказали, что он шпионит в пользу Польши. Несправедливо. Просто потому, что парня звали на польский лад».
Нянька в семь лет
— Я в семь лет уже была нянькой для трех младших братьев, а потом и для новорожденной сестры. Она, к сожалению, прожила всего год. Маму через пару дней после родов отвезли в больницу — тиф, кровотечение, — вспоминает Казимира Яковлевна. — Там спросили «Сколько детей?», папа сказал «Пять» — «Ну тогда будем спасать, такая семья большая». И мама почти полгода была в больнице.
Я в семь лет пряла, жала, ткала, косила — всю работу делала! В двенадцать месила и расчиняла хлеб, а старший брат в печь сажал. В субботу пекли семь таких буханок, на первой булке мама крестик ставила, и я это тоже повторяла.
Из-за домашней работы учиться не было времени — всего полтора класса в польской школе на станции «Ясень». Еще был в деревне такой дядька Гурецкий, образованный, он детей собирал в хате, а летом под деревом. Сначала молились на коленях, а потом он объяснял нам Библию. Много позже я поступила на курсы медсестер, на курсы шоферов, но выгоняли — кулацкая дочка. Вот и все мое образование.
Но детство было радостным. Мы семьей на маевки ездили на Троицу, часто вечеринки были, взрослые танцевали. Дядя мой, Ян, играл на скрипке. Он командовал: «Вальс для малых!» Ну и мы со всех углов высыпали. Так уж танцевали!
Метрика бобруйского костела
Храма в Деменке не было, поэтому крестить детей ездили в Бобруйск. У Казимиры Яковлевны до сих пор хранится ее костельная метрика.
Одно из самых ярких детских воспоминаний — летняя «Бялая процессия». «Все девушки в белых платьях. И у меня тоже были полотняные белые туфельки на веревочках и белое платьице. Процессия шла по всему Бобруйску, от нынешней улицы Октябрьской до Белой церкви, там разворачивались и шли обратно. Все с хоругвями, иконками. Ксендз шел под балдахином, а перед ним девочки из корзин сыпали под ноги луговые цветы — всю дорогу».
Младшее поколение семьи Селивановых было крещено в детстве. Старших Валентину и Людмилу окрестили при немцах, которые возобновили работу костела. Младшего, Владимира, крестили на дому. Как божью милость воспринимает Казимира Яковлевна то, что им в советское время удалось повенчаться с мужем. Почти случайно. «Моя мама Виктория болела, ее исповедовали. Ксендз спросил: «Вы венчаны?», а мы говорим, что нет. «А в чем дело?» — «Мой муж православный, может, не согласится». А Леня, хоть и коммунистом был, не стал возражать: «Хорошо, пожалуйста». Ну и обвенчали нас в 1953 году».
Кулаки
Во время сталинских репрессий почти все жители Деменки были сосланы. Казимира Яковлевна рассуждает: «Все писались поляками. А сами белорусы Польши той не видели. За это и пострадали. Некоторые вернулись, рассказывали, что когда на поезде ехали в Сибирь, тех, кто умер по дороге, охранники просто выбрасывали из вагона».
Семью Якуба Якубовича Войниловича от ссылки спасло… раскулачивание. После того, как в феврале 1929 года из нового дома выгнали всю семью, а имущество и скот забрали в ближайший колхоз, Войниловичи подались в Бобруйск.
Мать от такого расстройства сразу попала в больницу, а главу семьи заключили в бобруйскую тюрьму, которая находилась в заброшенной синагоге. Там он тяжело заболел, из больницы его выписали как негодного к труду инвалида. Он пожил еще после этого, работал на фабрике имени Халтурина, возил директора на конной повозке. Умер перед войной, ему не было 70 лет».
В довоенном Бобруйске
Когда Казимира Яковлевна начинает считать места своей работы, то сбивается где-то на десятом — так их было много. Львиная доля «перемены мест» пришлась на молодые годы. «Столовые, магазины, мармеладная фабрика, торфяные заводы — где я только ни работала!» В юности выгоняли, узнав, что нет документов. Потом «уходили» за то, что кулацкая дочка.
Но все равно довоенные годы в Бобруйске — одни из самых счастливых. Вся семья была в целости, жила дружно, а главное — в Казю Войнилович начали напропалую влюбляться.
— Я работала в военном санатории. Офицеров было много знакомых. И плакали, и стреляться грозились. Уговорила одного демобилизоваться, он уехал и месяца три каждый день посылал письма. Есть две пачки писем, и совести не хватает их порвать.
А мужа я встретила так. Один парень на танцах познакомил меня с Леней Селивановым. Я подумала: «Еще один на улице здороваться будет», — улыбается пожилая женщина, так, как будто это было вчера. — Дома меня упрекали, что в 24 года не замужем. Я обижалась и как-то сказала: «Выйду замуж за первого встречного» и отправилась к двоюродной сестре. А на Социалке встретила Леню! Он начал за мной ухаживать. Летом его часть уезжала в военный лагерь в Дубовку. Он говорит: «Неохота уезжать». А я спрашиваю: «А хочешь, я тебе компанию составлю?» Так мы расписались и прожили вместе 49 лет и шесть месяцев.
«Но музыка долго не играла», — без горечи констатирует Казимира Яковлевна. Быстро стало известно, что офицер Красной армии женат на кулачке, и в 1938 году его выгнали из армии. Тогда шерстили всех, однако женщина до сих пор уверена, что на мужа донес ее неудачливый жених, политрук из Киселевичей.
После этого Леонид Александрович на заводе Ленина работал трактористом. Жалел ли он о несбывшейся карьере? Никогда не упрекнул, никогда не вспоминал.
Личная хроника ВОВ
Хроника Великой Отечественной для Казимиры Яковлевны — это поиски пропитания для себя и двух маленьких дочерей. Муж воевал. «Я всегда плачу, когда войну вспоминаю. Она началась 22 июня, а Люда родилась 27 августа. Валентине было три с половиной года. Было очень голодно. Я вещи носила на базар продавать, а детей маленьких оставляла дома. Девочку-квартирантку взяли, она нам приносила поесть. Выручали знакомые в Деменке».
Во время войны в Бобруйске были расквартированы итальянские военные части под немецким командованием. «Мама очень хорошего мнения об итальянцах», — замечает Валентина Леонидовна.
— Итальянцы выступали за немцев, но сами этого не хотели, — убеждена Казимира Яковлевна. Эта девочка, наша квартирантка, работала у итальянцев медсестрой. Она приводила к нам итальянского врача. Он нашей Люде прописал уколы, и поставили мы ее на ноги. Посреди войны, где-то в 1943-м итальянцы собрались и уехали. Погрузили их в товарные вагоны и отправили из Бобруйска. А девушек, которые с ними дружили, итальянцы одели в военную форму, сказали: «Когда приедем в Италию, вы должны быстро выскочить из вагона, чтобы не было понятно, кто с кем приехал. Мы, — говорили итальянцы, — будем вам помогать и содержать, но наши семьи знать об этом не должны». Таким образом в эти вагоны попали две мои знакомые. Когда уезжали, они что-то на память подарили и рассказали эту историю.
Сначала Казимира Селиванова с дочками жила в Доме коллектива на улице Пролетарской, потом там устроились немцы. А семья переселилась в родительский дом в переулке Фрунзе, в огороде вырыли землянку, где вся улица пряталась от бомбежек. «Самолеты летали так низко, что можно было разглядеть цифры на борту».
Когда освободили Бобруйск, Казимира Селиванова каждый день бегала на почтамт, ждала писем. Первое получила от свекрови из Ярославля. Она написала, что Леня жив-здоров и недавно был у нее. В 1945 году Леонид Селиванов демобилизовался и приехал домой, в Бобруйск.
После войны
После войны Казимира Яковлевна присматривала за тремя детьми — Владимир родился в 1946 году — и зарабатывала шитьем. Когда ребята пошли в школу, понадобилось больше денег. И тут у «дочки кулака» проявились предпринимательские способности.
«Жить надо было. Один сосед был спекулянтом, он меня научил ездить по базарам, продавать. Возила сушеные грибы, клубнику. Даже сложно вспомнить, какие я города объездила. Бывала и в Саратове, и в Риге, и в Москве. Последние восемь лет перед пенсией я работала на мясокомбинате, нам давали путевки в санатории, на курорты. И на пенсии продолжают поздравлять. Недавно позвонили и сказали, что приготовили подарок к столетию».
Двое детей (средней дочери Людмилы, уже, к сожалению, нет), пятеро внуков, четверо правнуков — мало, считает Казимира Яковлевна. Но все равно 100-летний юбилей соберет не меньше 30 человек самых близких. Что в преддверии юбилея пожелает Казимира Яковлевна себе и своей родне?
— Мне бы здоровья немножко, хотя бы ходить. Ведь надо еще добраться до костела в этом посту, исповедь взять. Желают всегда до 100 лет дожить, а теперь какие могут быть пожелания? За родню свою я каждый день молюсь, прошу, чтобы дал им Бог здоровья, силы, чтобы были умными, добрыми, чтобы все их уважали, как нашу семью в Деменке уважали.
Анна ЛАПИЦКАЯ
Фото Александра ЧУГУЕВА
и из архива
семьи Селивановых
