Отличный пулеметчик, меткий снайпер, заслуженный учитель и поэт… Все это об одном и том же человеке — ветеране Великой Отечественной войны Федоре Федоровиче Аскерко. А еще бобруйчане знают его как бессменного руководителя бобруйского автотехникума на протяжении более чем трех с половиной десятков лет… Имя Ф. Ф. Аскерко, заслуженного учителя БССР (1966 г.) и народного учителя БССР (1991г.), в 2012 году занесено в Книгу славы Могилевщины за значительный вклад в развитие образования. А еще Федор Федорович — автор книги «Страницы моей жизни…», изданной в 2012 году, рассказа о военном детстве и родителях в сборнике воспоминаний о детях войны «Пуховщина помнит»…
— Жизнь моя долгая и интересная… Вот уже пошел 89-й год… Время от времени вспоминаю свое прошлое, думаю на разные темы, об одинокой жизни, ведь уже 16 лет как нет супруги, о жизни вообще, о ее смысле. Считаю, что главное — жить интересно и заниматься интересным тебе делом, — рассуждает мой собеседник. — Не собираюсь впадать в старческий маразм, каждый день тренирую память, прочитываю три газеты, которые регулярно выписываю, разгадываю ребусы на досуге и работаю над продолжением книги. Как оказалось, многие интересные моменты и факты не вошли в первое издание. А мне об этом хотелось бы рассказать как минимум своим близким и родным: детям, внукам и правнукам. В книгу войдут и стихи. Вот только бы здоровье еще не подводило. Ноги совсем больные, дает о себе знать ледяная вода, в которой сутками приходилось находиться во время блокады нашего партизанского отряда…
О своем раннем детстве Федор Федорович рассказывает с большой теплотой и… долей юмора. Оказывается, при рождении родители, убежденные комсомольцы, назвали его Ревмиром, что значит – революция мировая. Да и вообще — его не крестили, а октябрили (так тогда это называлось) на комсомольском собрании.
1 марта 1925 года родители поженились. Была безалкогольная комсомольская свадьба. А для своего первенца, родившегося 12 декабря того же года, заранее подобрали четыре варианта имени: Ким (Коммунистический интернационал молодежи), Марат (герой французской революции), Фабрициус (латышский герой гражданской войны, награжден четырьмя орденами Красного Знамени) и Ревмир. В итоге молодые родители с товарищами-комсомольцами остановились на последнем. Это имя и записали в сельсовете деревни Талька Пуховичского района, где тогда жила семья. Вот только благоразумная бабушка с такой постановкой вопроса не согласилась. Тут же побежала в сельсовет, слезно умоляла свою приятельницу, которая там работала, сделать новую запись в книге регистраций и свидетельстве о рождении ребенка. Закончилось тем, что в документах бабушка с подругой придумали поставить «галочку» и добавить имя Федор.
— Необычное свидетельство о рождении с двойным именем не сохранилось. В партизанском отряде все сдавали свои документы на хранение в штаб отряда. Во время блокады в мае 44-го документы партизан были сожжены, чтобы они не попали в руки фашистов… А в послевоенные годы, когда восстанавливали документы, я стал Федором Федоровичем.
Когда началась война, моему собеседнику исполнилось 15 лет, он только что окончил девять классов с похвальной грамотой. К тому времени в семье Федора Герасимовича и Лидии Архиповны Аскерко уже подрастали три сына и дочь. Родители решили эвакуироваться. Слушали радио — чтобы уехать заблаговременно. Но радио об истинном положении молчало. Когда фашистами был занят Минск, звучала дезинформация о том, что якобы ведутся бои только на барановичском направлении… Семья Аскерко уехать не успела.
В первые дни войны Федор Федорович хорошо запомнил визиты к ним домой первого секретаря Руденского райкома партии Николая Прокофьевича Покровского, позже он стал Героем Советского Союза. Приходил Покровский незаметно, запомнил Федор Федорович его в каком-то пыльном сером плаще. Покровский собирал тогда подпольную группу. В нее вошла по сути дела вся семья Аскерко. Мама носила сведения в деревню Клинок.
В 41-м и 42-м годах Федору доверили собирать сведения о графике движения поездов по станции «Руденск» и передавать их в партизанский отряд для организации диверсий. На вагонетке подросток добирался в Руденск, на клочке мятой бумаги записывал сведения, его инструктировали, чтобы всегда в случае опасности мог эту небольшую записку проглотить. Благо, глотать не приходилось. А опасность всегда была рядом. Шепотом говорили дома о том, сколько в Минске провалов. Если у подпольщика случался провал, то расстреливали всю его семью. С 1943 года Федор стал связным партизанского отряда имени Кирова, который дислоцировался в Червеньском районе.
Сначала отец занимался подпольной работой. Когда он и старший брат ушли в отряд, партизанам помогала даже трехлетняя сестричка Людочка. В нужный момент, когда требовалось вывесить на заборе белую тряпку в качестве условного сигнала, что в хате в засаде дежурили немцы, мама, ссылаясь на Людочку, выводила малышку во двор, а сама развешивала на заборе якобы описанные ребенком вещи…
— Это правда, что сила духа сильнее любого оружия, — говорит ветеран.
Тому еще одно подтверждение — операция по выходу партизан из кольца блокады в мае 44-го.
Помнится Федору Федоровичу, что кольцо блокады немцы начали сжимать 30 апреля. Партизаны сражались, пока не закончились боеприпасы. Потом пришлось уходить в болота, которые превратились той весной в один сплошной водоем. Под елями еще лежал снег, а вода в болоте ледяная, в ней сутками приходилось стоять по пояс… Фашисты зажали партизан, по кругу выкопали окопы, в них только каски виднелись, да к тому же регулярно прочесывали лес с собаками. У партизан выхода не оставалось. У каждого — лишь по одному патрону, чтобы застрелиться и не попасть в плен. Знали, что с пленными фашисты расправлялись страшно, жестоко мучили, прежде чем убить. Что было делать? Полторы сотни изможденных партизан, которым нечем стрелять, и вокруг до зубов вооруженные сытые немцы в окопах в специальных болотных сапогах. Немцы высовывали свои головы в касках, наверняка ухмылялись в ожидании предстоящей победы.
Первым поднялся командир. Молча. Без единого звука он рванулся на фашистские окопы. За ним — все остальные. Довольные головы немцев в окопах на этом участке вдруг исчезли. Сколько их было? Два или три десятка… От безысходности получилась психологическая атака. Ошеломленные немцы при виде безмолвной толпы людей, идущих на верную смерть, попадали на дно окопов. Партизаны мигом перемахнули окопы с распластавшимися в ужасе немцами и направились к лесу, до которого оставалось метров 40 или 50. Опомнившиеся фашисты через какое-то время стали стрелять вслед, но было уже поздно. Так все прорвавшие блокаду имеют полное право отмечать 1 мая свой второй день рождения.
16 июля партизанские подразделения расформировали на огромном лугу в деревне Лошица, сегодня это уже микрорайон Минска. Там, на лугу, партизанам зачитали приказ о призыве в действующую армию, переодели в армейскую форму. Досталась Федору шинель с прострелянными рукавами. Направили его в 185-й армейский запасный стрелковый полк, который дислоцировался в Дзержинске. Тогда 35 километров пешком до Дзержинска показались легкой прогулкой. Следующий пятидневный марш-бросок в 350 километров был до Волковыска, в 110-ю стрелковую дивизию. Бойцы съели выданный сухой паек за первые двое суток, а потом питались зелеными яблоками из местных садов.
В армии Федора Аскерко записали ручным пулеметчиком. И с 20 августа вместе с действующей армией его часть пошла в наступление. Федор Федорович помнит противопехотные мины, от его роты в строю тогда осталась половина бойцов. В основном парням на минах отрывало ноги. При выходе на польскую границу в Западной Белоруссии он получил первое ранение.
Кстати, внук-программист Федора Федоровича недавно нашел в интернете подтверждение тех событий — «приказ по 1289 стрелковому полку 110 Верхне-Днепровской стрелковой дивизии от 30 августа 1944 года № 65/Н». В приказе говорится о награждении медалью «За отвагу» «красноармейца ручного пулеметчика 3-й стрелковой роты Аскерко Федора Федоровича за стойкое и мужественное его действие в бою 22 августа 1944 года в районе местечка Цецерки Замбровского района Белостокской области».
Федор Аскерко тогда первым с пулеметом форсировал речку, пробил прикладом пулемета проволоку, натянутую немцами вдоль реки, обернулся, да еще кулаком помахал своим отстающим товарищам, чтобы те не палили куда ни попадя, не попали ему в спину. Такое на фронте тоже часто случалось…
На шестой день наступления от роты осталось только шесть человек. Из 110…
— В те дни явно кто-то обо мне молился, — с улыбкой вспоминает Федор Федорович. — Вот пули и обошли. А еще нужно было понимать особую науку воевать.
Это трудно объяснить, кого выбирает и кого оставляет пуля. На фронте почему-то каждый был уверен в своей неуязвимости. В том числе и Федор. Когда приходилось подниматься в атаку навстречу смерти, он спрашивал у товарищей: что они думают в такие минуты? Каждый был уверен, что останется жив.
Самое страшное для бойца — минуты до начала атаки, когда по команде нужно покинуть окоп и бежать навстречу врагу. Очень трудно преодолеть этот страх. А уже потом, когда все бегут в едином порыве, мыслей и страха не остается. Каждый действует, как сейчас принято говорить, на автомате. Для того пехотинца, что впереди, только вражеские пули — его. Для того, кто позади, — мины, пули, осколки, — все его. Те, кто отставал, погибали быстрее. В этом Федор убедился не раз. Поэтому и говорят: «Смелого пуля боится, смелого штык не берет!»
А тогда, в августе 44-го, рота получила пополнение из восьми человек. Вся рота — четырнадцать бойцов. Офицеры погибли. Бывший командир взвода сказал Федору: «Ты будешь командовать ротой…» И поставил задачу пройти вперед, фактически вызвать огонь на себя, чтобы наши артиллеристы смогли засечь и уничтожить немецкие цели. Федор взял в руки снайперскую винтовку — на фронте между боями он успел окончить пятидневные снайперские курсы. Горстка красноармейцев залегла возле деревни, бойцов засыпало песком от взрывов мин. От песка замолчали карабины и пулеметы. Стреляла только снайперская винтовка Федора с оптическим прицелом. Так получилось, что Федор вызвал весь огонь на себя. При шестикратном увеличении оптического прицела он мог рассмотреть даже глаза фашистов. Стрелял по врагу, пока не почувствовал, что с правой руки фонтаном хлещет кровь. А один палец повис буквально на ниточке кожи… Уходил зигзагами, прячась в воронках. На фронте считалось, что в одну и ту же воронку смерть дважды не заглядывает…
Потом был медсанбат. Палатка на лапнике, хирург в окровавленном халате с призывом: «Следующий!» Пока опиливали кость и обрабатывали рану, четыре санитара держали за руки и за ноги. Наркоза на фронте не было.
А потом Федор съел три (!) полных котелка рисовой каши с американской тушенкой. И не наелся. Врач объяснил, мол, такая защитная реакция организма, который потерял много крови.
После санбата Федор стал наводчиком станкового пулемета «Максим». 1 января 45-го его часть заменила другую возле речки Нарев. Готовилось наступление на Наревском плацдарме.
О том времени говорит еще один документ, найденный в интернете. О награждении медалью «За отвагу» стрелка 8-й стрелковой роты красноармейца Аскерко, который «в боях за дер. Бжезувка 20.01.45 в числе первых ворвался в немецкую траншею, где в рукопашной схватке уничтожил трех немецких солдат».
Потом был город в Восточной Пруссии Либенберг, в переводе с немецкого — «любимый город». Сначала армейские части громили все на своем пути. Позже был издан сталинский приказ: «Гитлер приходит и уходит, а германский народ остается».
Федор Федорович запомнил мощные прусские замки с бойницами. Его восемнадцатилетние товарищи, по сути, еще мальчишки, снимали со стен в замках рыцарское оружие, шпаги. Прогуливались со шпагами — для смеха, как с тросточками, — и играли в «Трех мушкетеров». А еще катались на баронских каретах, немецких велосипедах, даже на ободах, если воздуха не было в шинах. Дети…
Фашисты тогда в Восточной Пруссии совсем озверели. Однажды немецкий летчик гнался на бреющем полете за Федором по ровной местности, чтобы сбить его с помощью шасси от самолета. Остервенело долго гонялся за парнем, которого спас только подвернувшийся окопчик.
Потом было второе ранение. Госпиталь в польском Быдгоще. Там он и встретил День Победы. Все салютовали, радовались и плакали. Раненые бойцы, офицеры, медсестры и врачи обнимались и целовались. Утром составили в коридорах столы с выпивкой. У каждого в сердце и на душе было свое… Безграничная радость и слезы о потерянных близких, боевых товарищах. Уж точно: это праздник со слезами на глазах…
Галина ЧИРУК
Фото Виктора Шейкина
